— Агафонов, замри, она над тобой.
И, после паузы:
— Подожди, не шевелись, она к тебе идет.
Вылезаю из койки и смотрю в иллюминатор. На палубе, в районе третьего трюма, распластавшись, как лягушка, лежит матрос Агафонов. По крышке трюма важно ходит чайка. Начинаю медленно соображать. Это они с капитаном охоту на чайку затеяли. Решили взять ее голыми руками. «Папа» в охотничьем запале, не видит, что тумблер трансляции на «циркуляр» перевел. Весь пароход его вопли слышит.
— Все, она над тобой. Хватай ее.
Агафонов, стремительный как фаус патрон, вскакивает на ноги. Охреневшая чайка, включает систему вертикального взлета. Видны смешно болтающиеся лапки. За них то бравый матрос и хватает чайку.
— А–а–а — торжествующе орет капитан — попалась, тварь.
Чайка беспомощно бьет крыльями и срет, срет прямо на бороду матроса Агафонова.
Все. Занавес. Падаю обратно в койку. Досыпать.
02.07.2009
Капитан Плосконосов любил тревоги. До того любил, что экипаж у него не задерживался. Списывался при любой возможности. Из постоянных на судне — только старший механик. Кореш его и собутыльник.
Идем в горле Белого моря. Завтра будем в Архангельске. Все устали, задерганные. И тут, после обеда. Тррррр. Звонок громкого боя. Здрасте вам.
— Учебная шлюпочная тревога. Шлюпку правого борта приготовить к спуску. Экипажу приготовиться покинуть судно! — от бодрого голоса нашего капитана никуда не спрятаться.
Тихо матерясь, экипаж выползает из теплых коек. Все в жилетах. Вываливаем тали. Шлюпка повисает над водой. Команда шлюпки во главе со мной занимает места.
— Трави тали — с мостика орет довольный капитан.
Хмурый боцман отпускает тормоз, и мы лихо едем вниз. Кормовую таль заедает. Шлюпка, кормой вверх повисает над морем. Команда шлюпки, как крупный горох оранжевого цвета, летит в воду.
Зашибись.
Белое море — это не Черное. В воде холодно.
— Человек за бортом — слышим мы приглушенные вопли по трансляции с нашего разворачивающегося теплохода.
И соответствующие сигналы колоколом громкого боя. Все, как положено. По нашим морским наставлениям. Судно становится к нам левым бортом. С него пытаются спустить вторую шлюпку. Что бы нас поднять из воды. Но что–то не получается. Ветер доносит до нас обрывки Плосконосовских команд:
— Боцман…. Мать твою… Быстро…
Я собрал всех вокруг себя. Держимся друг за друга, что бы не разнесло. На лицах людей — бессильная злоба. Страха ни у кого нет. Ну и отлично.
Наконец, вторая шлюпка медленно поехала вниз. Через пять минут подошла к нам. Старпом рулит стоя, на лице — паника.
— Как у вас дела? — кричит издали.
Как вы думаете, что мы ему ответили?
03.06.2009
Шеф–повар Гаубис был уникальной личностью. Из нормальных продуктов он умудрялся приготовить удивительное дерьмо. Причем, в меню, вывешенном на доске объявлений, значились и котлетки, и биточки, и зразы, и ежики. Но, изо дня в день он готовил одно и то же. Жуткую, вонючую, булькающую массу из мясного фарша и риса.
Надо отметить, что из всех радостей жизни на судне остается только одна — вкусно пожрать. Если повар готовит плохо — это моментально сказывается на моральном состоянии экипажа. Тут и до греха не далеко.
За ужином, в кают–компании, радист Ванечка, шлепнул вилкой по очередной котлетке Гаубиса. Котлетка чвакнула, испустила вонючий дух и замерла, умерев.
— Да — сказал с отвращением Ванечка — если бы не компот, голодным бы ушел.
Через час Ванечка заглянул ко мне в каюту, держась за живот.
— Кажется, я отравился — сказал он.
— Так ты вроде бы не ел?
— Был грех, откусил кусок — Ванечка схватился за рот и метнулся в гальюн.
Через некоторое время я навестил больного. Радист лежал на диване и тихо стонал.
— Плохо? — спросил я.
— Очень — Ванечка с трудом ворочал языком — этого Гаубиса убил бы.
Сказано — сделано. Я отправился за шефом. Все–таки мы с Ванечкой были друзья.
— Иди, шеф, полюбуйся на своих рук дело — я нашел Гаубиса на камбузе — радист помирает, отравился.
— Как? — Гаубис занервничал — где он?
— Где, где — глубокомысленно ответил я — у себя, в каюте.
Шеф засуетился и, вытирая руки о не очень чистый фартук, потарахтел проведать радиста.
— Ваня, что с тобой? — голосом заботливой медсестры спросил Гаубис.
Радист поднял мутные глаза на шефа.
— Пришел? — едва слышно спросил он — а теперь, пошел вон отсюда, ГОВНО.
Гаубис покраснел, засопел.
— Как ты можешь со мной так говорить, тебя еще на свете не было, а я уже уголь штивал. Кочегаром.
— Кочегаром? — переспросил Ванечка — кочегаром ты и остался.
Гаубис понуро побрел из каюты.
— Не повар ты, а убийца — в спину шефа добавил радист — У–Б–И-Й–Ц–А!
Надо заметить, что Ванечка был из очень интеллигентной семьи. Из Москвы. И бранных слов не употреблял вообще.
А Гаубиса так до конца рейса и звали — убийца. Прилипла к нему эта кличка.
17.09.2009
Четвертого механика Юру Колбкова на судне сношали все кому не лень. И капитан, и «дед», и помполит. Даже боцман пытался. А все потому, что работал Юра первый месяц. И что не случись — кто виноват? Колобков! Подать сюда Колобкова. И давай его и в хвост и в гриву. Вообщем — в рот ему пароход, а в жопу якорь.
Устал Юра от всего этого. И самое главное, Юра был блатной, сын большого московского морского чиновника, а мафия судовая этого не прочухала.